Ф.А. Искандер

Большой день Большого дома



Середина лета 1912 года ...



-Где ты купила такую красивую штуку?-спросила Кама, все еще вертя в руках раскрытый зонт.

-Он привез из города,-кивнула сестра с мимолетной нежностью улыбнувшись мужу...

-Надо же!-выдохнула Кама и, закусив губу,замерла с выражением вдохновенного любопытства, словно на миг подглядела в щелочку жизни ОСЛЕПИТЕЛЬНУЮ, ВЕЧНУЮ ТАЙНУ ЛЮБВИ...



...Если бы Кама знала, что через год у сестры родиться девочка, а еще через год муж ее будет убит шальной пулей..., а еще через год ее сестра, с унизительной для родственников мужа быстротой, вот в этом же голубом платья сбежит из дому к новому мужу, и родственники погибшего упрячут от нее детей, и она, осатонев от яростной тоски по детям, повесится в доме нового мужа...но тут муж ее, случайно вернувшись откуда-то, успеет перерезать шнур и спасти ее. И тогда соберется совет старейшин села, и они решат, что детей надо матери вернуть, и вернут детей.



Если бы Кама знала, но она ничего не знала и, только на миг задумавшись о тайне любви, снова начала вертеть в руках праздничный зонт...

***




Это мама моя!

-Мама!-кричу я сквозь бездну неимоверных лет, но девочка не слышит.

...Старая, старая женщина, седпглавая, с выцветшими глазами сидит на постели и покачивается от слабости...



В 35 лет, оставшись без мужа, она, забыв о собственной судьбе, целиком посвятила свою жизнь детям. С утра она уходила в лавку и поздно вечером возвращалась. И так три десятка лет без отпусков, без выходных, потому что ежедневный заработок давал детям ежедневную еду...



В этом мире, забывшем о долге, о чести, о совести, она неуклонно вела свою великую, маленькую войну с хаосом эгоизма, отчуждения, осквернения святыни Божьего дара - стыда...Она не только стремилась всех нас, детей своих, поставить на ноги, но и старалась всеми средствами весь род наш удержать в теплой роевой связи...



Вот я и рассказал, мама, о дне твоего детства, о котором ты так часто любила говорить. Но ведь ты была счастлива, была ХОТЯ БЫ В ЭТОТ ДЕНЬ?



...И уже нет мамы, нет ничего... и я, сгорбившися над столом, вышибаю из клавиш одно и то же слово, твое слово, мама: долг, долг, долг.